Стас возился довольно долго, стараясь сдвинуть здоровую плиту из песчаника. Получалось плохо. Наконец он нашарил ладонями вмятину в камне. Уперся в нее ладонями, подошвами башмаков оттолкнулся от задней стены. Собрав все силы, рывком сдвинул плиту в сторону. Теперь из узкой щели внутрь просачивался солнечный свет. Стас снова навалился на плиту, и просвет сделался чуть шире. Оттолкнувшись башмаками от пола, Стас грудью налег на камень, сдвинул плиту и вывалился из склепа на жаркий песок. Попал из темноты в мир, залитый ослепительным солнечным светом.
Где-то поблизости ударил ружейный выстрел. Стас бросился бегом вверх по склону, но не слишком быстро. Левая нога болела, икроножную мышцу сводила судорога. Он спрятался за вершиной холма, сделал несколько коротких перебежек. Распластавшись на песке, долго приходил в себя после пробежки. Воздуха не хватало, ноги сводило судорогой. Во время долгой нерасчетливой борьбы с каменной плитой Стал сломал безымянный и средний палец правой руки и получил довольно глубокое рассечение левого предплечья, из которого, не останавливаясь, лилась кровь. И, судя по не проходящей пульсирующей боли в левой стопе, вывихнул ногу.
Отлежавшись, он подполз к краю дюны. Внизу у подножья увидел осла с провисшей спиной, двухколесную телегу и хижину, над которой поднимался столб черного удушливого дыма. Утром в этой хибаре грелся у печки тот гад, больной туберкулезом. Справа, на территории кладбища, был хорошо виден человек в красной майке. Сжимая ружье, он прятался за надгробьем и чего-то ждал, опасаясь выходить на открытое пространство. Но вот человек выставил голову из-за надгробной плиты, сделал шаг в сторону, затем шагнул смелее. Но вдруг вскрикнул, выпустил свое оружие из рук и, падая, пропал из вида.
Теперь на вершине соседнего склона Стас заметил человека с винтовкой. Человек лежал неподвижно, в своей запылившейся куртке был почти незаметен. Прижав глаз к резиновой гармошке оптического прицела, он ждал момента для точного выстрела. Рядом лежал второй мужчина в сером плаще; этот был поздоровее первого и ростом, кажется, выше. Бритая голова блестела на солнце, будто смазанная машинным маслом. Вот человек поднялся, стряхнув песок с плаща, взял автомат Калашникова и стал спускаться вниз по откосу холма. Паша Пулемет никуда не спешил, зная, что эту партию он выиграл подчистую.
Стас замер и с тоской подумал, что от людей Гурского не спрячешься нигде. Ни в пустыне, ни в вечных снегах, ни на краю света. Сам Гурский наверняка где-то поблизости. Впрочем, только черт знает, где он. Стас провел языком по сухим растрескавшимся губам и подумал, что отдал бы полжизни за фляжку воды.
Перевернувшись на бок, Гуляев вытянул руки, посмотрел на разодранные до крови ладони, на дрожащие от слабости пальцы. На борьбу с проклятой каменной плитой он истратил последний запас сил. А сил этих после ночного марафона оставалось совсем немного. Он уходил от погони так долго, так тяжело… И только для того, чтобы теперь столкнуться со своими преследователями едва ли не нос к носу. Что ж, наверное, он проиграл. Люди Гурского вооружены до зубов, а у него нет даже жалкого перочинного ножика.
Стас подумал, что когда-то в молодости занимался карате. Тогда тренер-кореец, бывший телохранитель одной очень знаменитой особы, говорил, что из Гуляева, возможно, что-то получится – если ученик будет работать много, очень много, не щадя себя. И Стас работал, но не так много, как требовалось. Конечно, в честной схватке с каждым из этих парней его шансы на победу были бы велики. Но не сегодня, не сейчас. Он снова стал смотреть, как растопыренные пальцы дрожат от слабости. Сжал пальцы в кулаки, разжал их, испытав боль в каждом суставе. И почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
Скоро его заметят и подстрелят. Надо что-то делать. Но что сделаешь голыми руками? Стас увидел в стороне плоский камень, продолговатый, довольно большой, с острыми краями. Если взять его в руки и подползти к тому парню с винтовкой… Только не надо напрямик. Надо так, чтобы появиться из-за спины, чтобы ударить неожиданно. И все решить сразу, одним махом. Потому что сил и времени на драку, даже на второй удар, может не остаться.
Алла хватала воздух широко раскрытым ртом, но дышать было нечем. Из разбитых губ сочилась кровь, передние зубы шатались, стоило прикоснуться к ним языком. Болела челюсть под ухом, а голова кружилась все сильнее. Бородач хотел спустить штаны, но почувствовал, что нужен хотя бы минутный передых. Иначе он просто задохнется в этой душегубке, в черном дыму и копоти. Человек выскочил на воздух, встал у стены, хватая свежий воздух широко открытым ртом. Глаза слезились, в горле саднило. От былого желания мало что осталось. Но отступать тоже нельзя, это не по-мужски. Сейчас он вернется, и тогда…
Егор навалился на свою жертву грудью, понимая, что трудную борьбу он выиграл. И теперь получит свой заслуженный бонус. Алла собрала остатки сил.
– Помогите, – крик вышел сдавленным, тихим. Едва ли его услышали за стенами лачуги. – Помогите, кто-нибудь…
– Молчи, зараза, – хриплым шепотом отозвался Егор. – Кол тебе в рот. Дашь по-хорошему, жить будешь…
Он дергал за ворот майки, пытаясь разорвать ее на груди.
– Помогите, – на этот раз вышло громче. – Господи…
Егор крепко держал ее за волосы, другой рукой сдавливал скользкую от пота шею, надеясь придушить свою жертву. Не до смерти, хотя бы до обморока.
Бородач встал возле двери, вдохнул чистого воздуха. Он протер кулаком глаза, повертел головой, вытряхивая из ушей песок. Когда он поднял взгляд, увидел человека, спускавшегося с холма. На незнакомом мужчине был серый плащ, на плече – сумка защитного цвета, в руках – автомат. Бородач вспомнил о револьвере, висящем на ремне, обхватил рукоятку пальцами, но на большее не хватило времени.