Любовь, похожая на смерть - Страница 39

Вспыхнул свет, освещавший мишень. Солод прицелился и нажал на спусковой крючок. По бетонному полу запрыгала горячая гильза, запахло горелым порохом. Солод прищурил глаз, но тут свет выключился; спустя пару секунд снова вспыхнул, но мишень, выхваченная из темноты лампой направленного света, находилась в другом месте, чуть правее и дальше, чем первая. Солод не успел прицелиться и выстрелить – свет погас. Через четыре секунды освещенная мишень оказалась слева, под углом тридцать градусов. Солоду пришлось переступить с ноги на ногу, повернуть корпус. Грохнул выстрел, но свет к этому моменту уже погас. Значит, попадание, если оно и было, не засчитано.

– Хрен знает что, – сказал Солод. – То ли я старею, то ли эта фигня так настроена, что попасть в мишень просто невозможно.

– Можно включить верхний свет над всеми мишенями, – ответил Гурский. – И карабин взять другой, с оптикой.

– Не надо, – помотал головой Солод. – Попробую так.

Он расстрелял еще четыре магазина, в общей сложности сделав только семь попаданий. Поставил карабин на прежнее место и выругался.

– Может быть, из пистолета хотите попробовать? – спросил Гурский.

Солод прошел в дверь, зажег свет в соседнем помещении. Здесь с трех сторон были развешаны бумажные мишени с фигурами людей. Стрелок становился в неширокий красный круг посередине большой комнаты и стрелял в ту фигуру, за которой вспыхивала лампочка. Инструктор находился за перегородкой из стали и пуленепробиваемого стекла. Солод выбрал тяжелый крупнокалиберный «браунинг», зарядил обойму и сунул ее в рукоятку пистолета. Свет погас. Вспыхнула мишень за спиной Солода. От цели его отделяли всего десять шагов, но он ухитрился промазать. Следующим выстрелом зацепил цель слева, потом выпустил еще три пули в темноту. Гурский стоял за перегородкой, наблюдая за шефом.

– Я не так вас учил, – сказал он. – Не подражайте тому, что видите в кино. У вас слишком много времени уходит, чтобы поднять руку и прицелиться. Стреляйте от бедра. Пистолет в полусогнутой руке. Сильнее упирайтесь предплечьем в бок, чтобы рука не дрогнула. И стреляйте, не целясь. Дистанция такая маленькая, что вы обязательно попадете.

– Но я привык поднимать руку до уровня плеча.

– Тогда вы вечно будете опаздывать, – поморщился Гурский. – Итак: зажегся свет. Вы увидели цель. Не направляйте в ее сторону руку. Поверните корпус. Рука с оружием остается прижатой к боку. Вот так. Правильно. Мысленно проведите от себя к цели прямую линию. И выстрел. Пистолет – оружие ближнего боя. Вы должны кожей чувствовать, что попадете. Вот так. Повернулись. Произвели выстрел. Отлично.

– В прежние времена я стрелял, поднимая руку до плеча и выцеливая противника, – сказал Солод. – Потом – бах… Смотрю, а у моего оппонента чего-то не хватает. Скажем, полбашки куда-то делись. Я стрелял плохо. И сейчас стреляю не лучше. Но мою жизнь спасало то, что у противников, как правило, вообще не было огнестрельного оружия. А у меня всегда ствол под ремнем.

Солод положил пистолет на стойку.

– Ты помнишь, что завтра за день? – спросил он.

Гурский молча провел пальцем по усам.

– Да, завтра истекает срок, – вздохнул Солод.

– Решим вопрос, – кивнул Гурский. – Это не так уж сложно.

– Мне надоела эта бодяга хуже горькой редьки, – сказал Солод. – Надоела эта женщина, люди, что крутятся вокруг нее… Я все готов понять. Во всяком случае, я стараюсь это делать. Но глубины человеческой тупости… О, эти глубины абсолютно бездонны. Я все на пальцах объяснил адвокату, ну, как там его… Радченко. Он показался мне неглупым малым. Я попросил его слово в слово передать мое пожелание этой женщине. Этой психопатке, которая выдает себя за мою жену.

Иногда Солод забывал, что общается с доверенным человеком из своего окружения. В разговоре с Гурским нет нужды в иносказаниях вроде «эта женщина» или «эта психопатка». Но назвать Аллу по имени почему-то язык не поворачивался. Солод упал в кресло. Захотелось выпить, но он вспомнил, что в тире бара не было.

– Мир меняется лишь внешне, а по своей сути люди остаются неандертальцами, – пожаловался бизнесмен. – Они не хотят учиться даже на своих ошибках.

– «Живи еще хоть четверть века – все будет так. Исхода нет». Это Александр Блок написал в начале прошлого века.

– Да, да, исхода нет, – повторил Солод. – И не будет.

Еще он подумал, что Гурский – эрудит и умница. Говорят, в молодости писал прекрасные стихи, публиковал их в молодежном журнале. До сих пор увлекается поэзией Серебряного века, наизусть знает любое стихотворение Ахматовой или Сологуба. Любит цитировать, вставлять в разговор поэтические строки. Делает он это к месту, а чаще не к месту. Где надо и не надо. В ФСБ он дослужился до подполковника. Мог пойти дальше, но решил, что жизнь всего одна и глупо выполнять квалифицированную работу за гроши, когда за такую же работу можно получать совсем другие премиальные. Он не стал протирать штаны, высиживая внеочередное звание или должностишку повыше, а просто написал рапорт и закрыл за собой дверь.

Единственная вещь, которая вызывала непонимание Солода, это то, как начальник его службы безопасности строит работу с кадрами. Гурский набирал на работу отпетых уголовников, отморозков и бандитов, предпочитая их бывшим офицерам спецслужб. Кое-кто из этих маргиналов в свое время сотрудничал с ФСБ: стучал, закладывал своих друзей и врагов. Но зачем эти подонки нужны Гурскому сейчас? Впрочем, это его дело, его ответственность. В такие вопросы Солод взял за правило не вмешиваться.