Любовь, похожая на смерть - Страница 4

– Помочь вьетнамскому лекарю… Это на нее похоже. Да, Алла так и не нашла себя в жизни. Я хотел, чтобы она перебралась сюда. Но дочь не думает уезжать из России. Это ее право. Наши отношения последнее время были непростыми. Она во мне не нуждается. А я нуждаюсь в ней. Но Алла не дает себя любить. Во время последней вашей встречи она что-нибудь рассказала о себе?

– Я понял, что она придерживается левых убеждений. Презирает буржуазный образ жизни. К деньгам равнодушна. В личной жизни счастья не нашла. Считает свое замужество ошибкой. Простите, но я должен об этом знать. Здесь, в Нью-Йорке, случилась скверная история…

Носков сделал знак рукой, и темная девушка, танцевавшая на льду, закончила свои упражнения и, смешавшись с посетителями катка, пропала из вида.

– Алла позвонила мне пару месяцев назад и попросила организовать в Америке гастроли человека, которого полюбила, – сказал он. – Полюбила первый раз в жизни. Это некто Максим Карлов, самодеятельный поэт и композитор. Он читает стихи, исполняет песни под гитару. Впрочем, теперь о Карлове надо говорить в прошедшем времени. Тогда Алла плохо понимала, о чем просит. Это в российской глубинке можно расклеить афиши: у нас в гостях мировая знаменитость – и аншлаг обеспечен. А тут свои самодеятельные исполнители выступают на улице. Пройдись по Бродвею – обязательно встретишь десяток таких парней. Здесь никто не знает русских артистов. Они никому не интересны.

– Я знаю, что Максима Карлова убили во время гастролей в Нью-Йорке. Неизвестные нанесли ему удар ножом в шею.

– Дело было ночью в Центральном парке, – кивнул Носков. – В тот вечер Карлов закончил последнее выступление. И решил полежать на траве или подышать свежим воздухом… Нет, я не с того начал. Надо начать с гастролей. Я нанял толкового промоутера. Тот устроил певцу тур по городам, где живет много русских. Где хоть кто-то придет посмотреть на него. Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Бостон, Чикаго, Нью-Йорк. В тот вечер был последний концерт. Не понимаю, что понесло Карлова среди ночи в Центральный парк. Но все кончилось кровью. Трупом, который утром нашли полицейские. Тело лежало неподалеку от входа в парк, на берегу озера. Труп отправили в Москву. Похороны состоялись две недели назад на Хованском кладбище. Говорят, народу было немного. Алла осталась здесь. Она впала в глубокую депрессию, потому что слишком близко к сердцу приняла смерть этого человека. Я хочу, чтобы ты с ней поговорил. По-товарищески. А потом ты с моим секретарем Стасом Гуляевым проводите Аллу в Москву.

– А где она сейчас?

– В больнице. В отделении для людей с душевными расстройствами.

* * *

Ахмед Абаев еще раз отметил про себя, что женщина – будто с журнальной картинки: красавица, а уж фигура – просто закачаешься. Он вытащил из-под полы куртки дамскую сумочку, раскрыв застежку, неторопливо проверил все отделения. Документов нет, зато много косметики. В кошельке толстая стопка рублей, двести долларов двумя купюрами и пластиковая карточка. Ахмед перевел дух, сунул деньги и карточку в потайной карман куртки. Сумку бросил под ноги. Присев на колени, поцеловал женщину в пухлые губы. Поцелуй получился таким сладким, что Ахмед зажмурился от удовольствия. Он выше задрал юбку, горячими пальцами ощупал тугие бедра и грудь.

– Нехорошо, да, – прошептал Ахмед, чувствуя, что дыхания не хватает. Все его существо охватывает возбуждение, бороться с которым нет ни сил, ни желания. – Ведь могли увидеть… Хорошо, я проходил. А то ведь что получается… Тут народ такой, нехороший тут народ. Я сейчас, ты подожди…

Он бормотал еще что-то бессвязное, не соображая, что именно говорит и к кому обращается. Пальцы быстро расстегнули ремень, брюки сами приспустились. Обнажились кальсоны, не очень свежие. Ахмед огляделся по сторонам. Арка вела с улицы на темный двор старого трехэтажного дома. Тут и в ясный день никого не встретишь, а уж ночью и подавно. Можно не спешить, он никуда не опаздывает. И готов принять этот подарок создателя. Ахмед что-то шептал и возился с веревкой, на которой держались кальсоны.

Не сразу разберешь, что сквозь шорохи дождя пробиваются какие-то новые звуки, похожие на быстрые шаги. У входа в подворотню со стороны улицы остановились два человека. Ахмед обернулся и до боли прикусил губу. По контурам фигур, по картузам на головах понятно с одного взгляда – это менты.

– Стоять! – закричал один из милиционеров. – Ни с места…

Ахмед успел вскочить на ноги, сердце от страха перестало биться. Потом заколотилось в каком-то бешеном темпе.

– Это вы мене… Это для мене… Это мне? – Ахмед обеими руками придерживал расстегнутые штаны, чтобы не свалились. Он нарочно коверкал русские слова, стараясь выгадать несколько лишних секунд. – Я по-русски плохо понимать… Совсем плохой…

– Стоять, тварь! К стене. Или стреляю!

Ахмед и вправду плохо понимал, откуда в подворотне среди ночи появились эти шакалы. Видно, почуяли запах падали или запах денег. Он попятился спиной в сторону двора, подумав, что он не притронулся к этой проклятой бабе. На самое интересное приключение просто времени не хватило. Но от этого не легче. Менты разбираться не станут, выбьют из него признательные показания. Статья об изнасиловании, можно сказать, уже в кармане. А к изнасилованию довесят статью о разбое, нанесении телесных повреждений женщине… А насильник в тюрьме может до суда не дожить. Или местные уголовники голову открутят, или следователь до смерти забьет во время допроса.

– Я… Я стою, – сказал он, продолжая пятиться в темноту. – Стою я…